Ирина ДЕГТЯРЁВА

 

 

 

"ОСТРЫЕ КРАЯ"

рассказ

 

Стол был застелен бабушкиной льняной серой скатертью. Вышит по углам красными петухами. В блеске круглобокого самовара на столе теснились плошки, розетки и вазочки. В них сосредоточились все мечты любителя сладостей. Вафли, конфеты, цветной горошек, халва, печенье, постный разноцветный сахар. Этот сахар тает в руке, пальцы липнут один к другому, зато во рту разливается такая приторная сладость, что неудобство и потерпеть можно. Санька терпел, зажав розовый и голубой липкие кусочки. Он ухитрился схватить сахар со стола, пока мать выходила за чашками, но съесть не успел. Мама вернулась. Санька пыхтел, переминался с ноги на ногу и сглатывал слюну.
-Мам, а что это Пашке столько сладостей? Я тоже люблю.
-Я вижу, - мама подошла к нему и отобрала сахар. – Иди, вымой руки. Сядем за стол, тогда и поешь. Что за дикарь!
Она отодвинула кружевную занавеску все с теми же бабушкиными вышитыми петухами и выглянула в окно. От кухонного жара и беготни у мамы на лбу выступили бисеринки пота. Круглое лицо раскраснелось.
-Идет! – мать торопливо сдернула с себя передник.
Санька, облизывая пальцы, тоже сунулся в окно.
По тропинке между плетнями пылил ботинками Павел, старший брат. Майорские звездочки на его погонах блестели ослепляюще-заманчиво, взгляд не отвести. Форма сидела ловко, аккуратно и в то же время по-хулигански. Ворот был расстегнут, рукава закатаны. Орденская планка на кителе с неразгаданными Санькой разноцветными полосками чуть скособочилась. Домой награды Павел никогда не привозил, хранил в отряде, в сейфе. На плече у Павла висела сумка, камуфлированная, как и форма.
Саня завистливо поглядел на крепкую плечистую фигуру брата. От природы он, что ли, такой мускулистый? Вроде бы, приезжая в отпуск, не таскал гири по утрам и не бегал кроссы. Целыми днями валялся на диване перед телевизором, с книжкой, похрустывая орешками в сахаре, от которых вовсе не худеют. И все равно оставался поджарым и могучим, на зависть тщедушному, тонконогому и тонкорукому Сане.
Уж Саня и бегал, и прыгал целыми днями. А все равно оставался хрупким и звонким, как кузнечик.
Павел вошел в дом. Санька все еще стоял у окна, мечтая о фигуре супермена, и неожиданно получил щелчок по затылку.
-Шнурок, чего зеваешь? – насмешливо спросил Павел.
-Меня Шурка зовут, а не Шнурок. А еще лучше – Саня. Что ты дразнишься?
-Нет, на Шурку, а уж тем более на Александра, ты не тянешь. Пока – Шнурок.
Саня надул губы и отвернулся. «Вечно Пашка подтрунивает. Взрослый же мужик, - Саня покраснел от возмущения. – Тридцать пять лет, а ума нет. Как его в армии держат? Лучше бы таких как я брали, рассудительных, серьезных».
Он давно мысленно примерял на себя военную форму. Завидовал брату так, что челюсть сводило. И эти майорские погоны, и форма, и высокие ботинки на шнуровке, и орденская планка, желтая и красная полоски – отметки о ранениях, и островок седины над левым ухом, проросший в ежике коротко-стриженных волос – все это будоражило Санькино воображение, казалось единственно мужским и настоящим.
Пашка бросил сумку у двери и плюхнулся на диван. Руки на спинку положил, запрокинул голову, и на всем его лице, кругловатом, как у матери, появилось выражение блаженства.
-Взболтало в автобусе как гоголь-моголь, - ни к кому не обращаясь, глядя на сучковатый, желто-янтарный от старости потолок, пожаловался Павел.
-Зачем форму портить? – Санька тоже не смотрел на брата, теребил край петушиной льняной скатерти. – Рукава завернул, измял, воротник расхристанный. Офицер должен быть подтянутым!
-Поучи меня, поучи, - ласково попросил Павел. – Ехал домой и мечтал, что сопливый Шнурок будет меня учить жизни.
-Я не Шнурок, я Шурка, - дрожащим от обиды и подступивших слез голоском выдавил Саня.
-На минуту вас оставить нельзя, - мать вернулась в комнату с дымящимся пирогом на синем фарфоровом блюде. – Уже поцапались. Паш, ты же взрослый, что ты его дразнишь? Садитесь к столу. Шурка, ты ведь хотел сладкого?
-Теперь не хочу, - Санька мужественно отвернулся. – За один стол с ним не сяду, - пробормотал он еле слышно.
-Тем лучше, - потер руки Павел. – Мне больше достанется.
Санька сел на диван, где только что восседал Павел, подобрал ноги, оперся подбородком о колени. То и дело ему приходилось сглатывать слюну. Брат нарочно пил чай, громко прихлебывая, оглушительно грыз сахар и нахваливал зефир и вафли.
-Ты хоть дома побудешь? – мать ничего не ела. Разглядывала Павла.
-Мам, два дня, - Павел говорил неохотно, раздраженно. – Скажи спасибо, что хоть на столько вырвался. Дом покрашу, картошку выкопаю. Хотя этого бездельника, - Павел кивнул в сторону Сани, – надо бы тоже к сельхозработам привлечь.
-Нет уж. Пусть занимается… - мать осеклась. – Да и ты бы, Паша, отдыхал. С домом и огородом дядя Коля поможет.
-Погоди, - нахмурился Павел. – А чем это там нашему профессору надо заниматься?
-Не хотела говорить, Пашенька. У тебя и без того на службе голова кругом…- мать замялась. – Саньку по географии на осень оставили. Если в сентябре не пересдаст, будет второгодником.
-Та-ак, - опять ласковым, чуть скрипучим голосом протянул Павел. Когда Санька был совсем маленьким, таким голосом Павел пугал его, изображая Бабу-Ягу. – Почему ты раньше мне не сказала? Его не сладостями надо кормить, а ремешком потчевать. Выпороть его соответственно возрасту и поведению.
-Паш, ты в детстве тоже мало походил на ангела! Но никто тебя наказаниями особо не третировал. А Шурка хоть и проштрафился, летом все-таки занимался, готовился…
-Я вижу. Судя по его загорелой физиономии, он много времени проводил за книгами.
Саня почувствовал, как покраснело лицо. Заныло в животе. С Павла станется. Пару раз Санька крепко получал от брата, и хорошо помнил эти оба раза. Здоровый, взрослый мужик. Что ему стоит взгреть Саньку по первое число. Саня покосился на приоткрытую дверь в коридор. Но пути отступления пролегали мимо стола, за которым царил брат.
-Бегаю я быстрее, - заметил Павел. – Так что не вздумай!  - он пристально посмотрел на Саню.
Глаза у Павла цвета осенней полыни, чуть с рыжиной, с тонкими морщинками в углах глаз. Такие морщинки появляются, когда люди много улыбаются, да к тому же большую часть жизни проводят на открытом воздухе, где солнце и ветер заставляют постоянно щуриться. К Павлу относилось и то, и другое, он и сейчас вдруг заулыбался.
-Мать, а с чего ты решила, что он будет эти дни усиленно заниматься? Ведь все лето гонял лодыря. Даже если я ему сейчас всыплю, то через два дня уеду, и он снова загуляет. А?
-Не понимаю, что ты предлагаешь? – растерянно и вкрадчиво спросила мать. Она-то уже смирилась с тем, что Санька останется на второй год, и боялась, что Павел, скорый на расправу, все-таки отлупит Саньку сгоряча.
-Наш профессор мечтает стать полководцем. Можно совместить приятное с полезным. Он поедет со мной в отряд и поживет там немного. Валять дурака будет не с кем, тем более под моим присмотром.
-Ну, я не знаю, - мать оглянулась на Саню. – Ты как?
-Мам, конечно, я поеду, - он вскочил, в мгновение простив все нападки брата. – Только если Пашка драться не будет. А то заберет меня к себе и начнется…
-Не боись, Шнурок, бить буду вполсилы.
Санька пренебрежительно отмахнулся, почувствовав, что опасность миновала, и сейчас неприступного строгого Пашку можно ткнуть кулаком в плечо и даже затеять шуточную возню, едва не опрокинув стол с любимыми сладостями.

      ****
С приоткрытым ртом Саня глазел сквозь пыльное стекло автобуса. В Москве он оказался впервые. И вдруг увидел, что москвичи, особенно москвички, ходят по улицам в таких одеждах, в каких щеголяют только телеведущие и артисты.
-Прям из телека вылезли, - прошептал Саня, прильнув к окну.
-Ты что бормочешь? Сейчас зайдем в общагу на минутку. Я только вещички оставлю. И в отряд. У меня свой кабинет, там и поживем, пока ты у меня гостишь. А в общаге сосед по комнате. Отношения у меня с ним не очень.
Увлеченный созерцанием московской жизни, Санька машинально кивнул. Иномарки обгоняли автобус, запрудили шоссе, блестели на солнце, суетились, воображали вместо своих хозяев, прятавшихся за тонированными стеклами…
Первым признаком  военной жизни для Сани стал постовой на контрольно-пропускном пункте у ворот общежития. Санька ожидал, что у брата, одетого в гражданское, постовой потребует удостоверение. Но солдат, затянутый ремнем поверх мешковато сидевшей формы, беспечно отвернулся от проходивших.
-Он тебя знает? – расстроено спросил Саня.
-Навряд ли. Здесь живет туча народа, жильцы то и дело меняются, многие пропадают в командировках месяцами. Разве всех упомнишь, - Павел усмехнулся. – А ты думал, он мне честь отдавать будет?
-Ничего я не думал, - надул губы Саня.
В просторном вестибюле общежития за высокой стойкой сидел офицер. Судя по важному виду, не иначе, как комендант, в крайнем случае, дежурный. За его спиной во всю стену была панель с разноцветными рубильниками, рычажками и кнопками.
На лифте поднялись на одиннадцатый этаж. У Сани захватило дух от подъема. В поселке какие лифты?
В длинный темный коридор выходило множество дверей. От мусоропровода в конце коридора невыносимо воняло. Этот запах чуть снизил градус Санькиной восторженности от военного быта. И комната, в которой Павел жил с соседом, оптимизма тоже не прибавила.
Оторванный клок обоев был подклеен скотчем и поблескивал на свету. На окне не было штор, и это выглядело как глаз без ресниц, скучный и больной. Поперек форточного стекла пролегала трещина. Над кроватью Пашкиного соседа красовались вырезки из журналов с  полуобнаженными девицами. Санька фыркнул и покраснел.
Павел присел на корточки у шкафа. Бросил внутрь свитер, рубашки и футболки, а в сумку переложил выглаженную форму в прозрачном пакете.
Над его кроватью, застеленной синим одеялом с белой полосой, ничего не висело. Голая уныло-желтоватая стена навевала тоску.
-Паш, долго еще? Поехали в отряд, - плаксиво попросил Саня.
-Чего ты торопишься? Тебе там успеет наскучить.
Трясучий трамвай привез Саню и Павла в странный район Москвы. Справа и слева от дороги тянулись массивные двух- и трехэтажные старинные здания. Мрачноватые, с узкими редкими высокими окнами, здания напоминали амбары.
-Еще при царе здесь были казармы, - пояснил Павел. Он искоса и с привычной усмешкой поглядывал на Саню, ерзавшего на пружинистом трамвайном сидении.
Столько людей в форме на квадратный метр улицы Саня никогда не видел. Шагали солдаты небольшими группами, человек по двенадцать, в колонне по двое. Их сопровождал офицер. Военные стояли на трамвайных остановках, перебегали дорогу – в пилотках, фуражках, в парадной форме и в камуфлированной.
-Почему ты в «гражданке»? – с досадой спросил Саня.
-Тебе, Шнурок, лишь бы выпендриться. Я столько времени хожу в форме, что в обычное время влезать в мундир желания нет.
-Домой-то ты в форме приехал, - язвительно заметил Санька. – Тоже, небось, воображал.
-Пиявка! – Павел щелкнул его по носу. – Наша остановка.
Ворота железные, серые. В центре изображен российский флаг, а справа и слева от него двуглавые орлы. Рядом с воротами железная дверь с табличкой – контрольно-пропускной пункт. Павел нажал кнопку звонка справа от двери. Открыл солдат.
-Здравия желаю, товарищ майор, - приветствовал он.
Санька расплылся в глуповатой и счастливой улыбке. Вот какой у него брат! Хоть и противный, а все же майор.
Слева за стеклянной перегородкой находился дежурный по КПП. Справа, тоже за стеклом, виднелась комната со столами и стульями с красной обивкой. В той же комнате было несколько женщин с сумками. Они встревожено вскидывали головы каждый раз, когда хлопала внутренняя дверь КПП.
Рядом с одной из женщин сидел солдатик. Раскрасневшийся, он смущенно поглядывал на стеклянную перегородку, за которой торчала голова дежурного. Краснощекий солдат жевал пирожок. Давился от стеснения, двигал острым кадыком на тощей шее, но пирожок был, вероятно, очень вкусным, и солдат вытащил из пакета еще один. Сидевшая рядом женщина вдруг вытерла солдату губы носовым платком. Парень побагровел.
-Комната для свиданий, - пояснил Павел, перехватив Санькин заинтересованный взгляд. – Мамки, девчонки к нашим срочникам приезжают. Пирожками и поцелуями пичкают.
-Что это, как в тюрьме – свидания? – опешил Санька. – Почему их внутрь не пускают?
-Объект секретный. Всех пускать нельзя. Потому и комната такая, - Павел толкнул дверь, и братья оказались во дворе отряда. По верху высокого бетонного забора крупными кольцами вилась колючая проволока. У забора в ряд стояло штук восемь огромных бронемашин и БТРов.
-И потом, - добавил Павел, быстро шагая вдоль четырехэтажного здания, загибавшегося по двору буквой «г». – Они сюда служить приехали, а не с мамками-няньками время проводить.
Братья прошли по кромке плаца. На асфальте были начерчены белой краской полосы и метки. «Чтобы знать, где останавливаться и поворачиваться, когда солдаты учатся маршировать», - догадался Саня.
Почти в самом углу двора стоял черный мраморный камень с золотыми надписями.
-Что это? – остановился Саня.
-Памятник нашим погибшим ребятам.
Павел не сбавил шаг и ответил привычно-ровным голосом. Но Саню будто обожгло морозом…
Лестница, холодная, чистая, но мрачноватая, со второго этажа раздваивалась и шла наверх справа и слева. Каменные ступени рядом с перилами были истерты миллионами прикосновений ботинок и сапог, истончены почти до основания. Того и гляди, оступишься, скатишься и костей не соберешь.
Саня еле поспевал за длинноногим Павлом, задыхаясь, он все-таки спросил:
-Интересно, а что плохого, если к солдатам родители приедут?
-Отвяжись! – огрызнулся Павел на ходу. – Я потом с тобой проведу разъяснительную работу.
На третьем этаже – дверь направо и налево, а между ними на стене фотографии молодых ребят с траурной лентой в уголке каждой фотографии и искусственные цветы в плетеной корзине, выцветшие, грустные. Санька ничего не стал спрашивать. Только поскучнел и понурился.
Павел открыл левую дверь. Стоявший на странном постаменте солдатик вытянулся в струнку и подался вперед в таком вытянутом положении, на носочках. Казалось, что он вот-вот свалится с постамента, как срубленное дерево, но он замер в критической точке этого мнимого падения и так держался, пока Павел не прошел мимо. Санька оглянулся. Солдатик принял прежнее положение и расслабился.
В короткий коридорчик выходило несколько дверей. Санька успел прочесть только «Канцелярия» и «2ГСН». Слева увидел массивную решетку, за которой на стеллажах было разложено оружие. Столько и такое разнообразное, что у Сани перехватило дыхание от предвкушения – потрогать, рассмотреть. А вдруг и пострелять дадут?
-Смирно! – звонкий раскатистый крик заставил Саньку вздрогнуть.
Они с братом вышли из коридора в большой помещение, напоминавшее школьный спортзал. Только этот зал был заставлен двухъярусными койкам в три ряда, от прохода до высоких окон, без штор, как и в общежитии. Без занавесок помещение казалось холодным и голым. У коек, застигнутые за разными занятиями и в разной степени одетости, замерли солдаты по стойке «смирно», приветствуя Павла, своего командира. Санька невольно подтянулся. Его так и подмывало начать чеканить шаг.
Зал с койками утекал в узкий коридор с дверями. Одну из них Павел открыл ключом.
Пеналообразный кабинет заканчивался высоким окном с широким подоконником, заваленным множеством интересных вещей. Там стояла деревянная скульптура медведя, поднявшегося на задние лапы; лежали клетчатая коробка шахмат, поверх нее мятая узбекская тюбетейка; стопки газет, журналов и документов; тарелки и фарфоровые кружки, заварка, кусковой сахар, в нетерпеливо разорванной картонной коробке; пепельница-гильза, переполненная окурками, две пачки сигарет и ремень с пустой кобурой.
На стене были развешены вымпелы, грамоты, под ними стоял ряд стульев, у окна торчал колченогий, чиненный-перечиненный письменный стол. У противоположной стены – диван и кресло с обивкой, истертой до желтого, разрыхлившегося поролона.
С двух сторон от двери громоздились встроенные шкафы с открытой верхней полкой. На ней шеренгой выстроились спортивные кубки. В углу полки валялся сдутый футбольный мяч.
-Слушай, - зашептал Санька, - а где у вас тут туалет?
-Прямо по коридору и налево, - Павел уже увлеченно ворошил бумаги, усевшись на край стола.
В туалете с ног сшибал запах хлорки и сигаретного дыма. Саню затошнило. Он едва не поскользнулся на мокром выщербленном кафельном полу. Из кранов над рукомойниками оглушительно капало, журчало и булькало. Но еще больше Саньку поразил унитаз, вернее, его отсутствие. В полу кабинки лишь было отверстие, уходившее под углом в глубину канализационных труб, а вокруг отверстия в полу было металлическое рифленое обрамление для ступней посетителя.
Санька, в общем, не был избалован благами цивилизации. Дома туалет находился на улице, но зато Павел обил его изнутри дерматином, навесил полочки, утеплил, оборудовал, как парадную комнату. Санька там частенько засиживался с книжкой или скрывался от праведного гнева матери или Пашки.
Пока Севка недоумевал у загадочного сооружения в туалете и блуждал по коридору в поисках кабинета брата, Павел успел переодеться в форму и уселся за документы и составление многомудрого графика на ватманском листе.
Саня упал в кресло, посидел минут десять со скучающим видом. Поглядел на брата, который старательно и с мукой на лице выводил цифры и буквы на графике.
-Мне скучно, - заявил Саня.
-Не понял?! – угрожающим голосом сказал Павел, поднимая голову, и даже прихлопнул ладонью по графику. – Достал учебники, приступил к занятиям! - приказал он сурово.
-Я есть хочу, - обиделся Саня.
-Через полчаса пойдем, - Павел глянул на часы. – Не вижу учебника в твоих руках! – снова прикрикнул он. – Я тебе не мамка, у меня не разгуляешься.
Санька со вздохом полез в сумку и углубился в географию. Через полчаса он с братом спустился в столовую. В большом зале за столами, как колючки чертополоха, топорщились макушки обедающих солдат.
На вкус Саньки, вкус, человека, привыкшего к домашней маминой кухне – щавелевому супу, борщу, плову, кулебякам, пирожкам и тортам, в столовой пахло неудобоваримо.
-Давай без капризов, - заметил его гримасу Павел. – Ешь, что дают.
Окончательно испортив настроение столовским обедом, Саня взбунтовался, вернувшись в кабинет.
-Что я так и буду сидеть целый день за книгой? У меня уже башка трещит.
-О, Господи! Иди куда хочешь, отстань только. Мне график надо закончить. Но через час, чтобы сидел на этом месте, - Павел указал на потертое кресло. – С книжкой в зубах. Задача ясна? Выполняй, Шнурок.
Справа от выхода во двор на скамейках, поставленных буквой «п», сидели и курили солдаты. Санька остановился в дверном проеме. За распахнутой наружу дверью Саньку солдаты не видели, зато он их и слышал, и видел в узкую щель между дверью и стеной.
Говорившего Саня видел со спины.
-Ты понимаешь, Серый, ре-а-би-ли-та-ция. Сначала мы «чехов» мочили, а теперь нас реабилитировать будут, - солдат хмыкнул и выдал тираду из таких слов, от которых Саня смущенно хихикнул.
Сидящие солдаты смотрели на рассказчика с жгучим любопытством. Судя по всему, говоривший недавно вернулся из командировки. Павел говорил Сане, что группа как раз на днях приехала из Чечни, и потому Павлу прибавится хлопот. А бойцы, открывшие рты от любопытства, только через полгода собирались в военную командировку.
-Кино, театры, концерты – дело хорошее, - продолжал опытный солдат. – Только расслабиться фиг получится. Сейчас бы на море. Песочек, музыка, девочки, то се…
Раздался дружный гогот.
-А чего ж ты, Жэка, контракт подписал? – спросил кто-то. – Дембельнулся бы и гуляй себе на море, к девчонкам.
-Так я же тебе про то и твержу! Мстить вы, сопляки, что ли будете?! Леха у меня на руках умирал. Пузыри кровавые изо рта… - снова он разразился руганью, но с грустной, досадливой интонацией. – Снайпер, гнида, нам шагу ступить не давал по этой чертовой сопке. Засели они наверху и лупили по нам из всего, что стреляет. Голову не поднять.
-Что штурмовали-то?
-Базу ихнюю, гнездо гадючье, на сопке. В общем, кувыркались там до темноты, потом отползли. Леху с собой тащили, и раненых, Кирюху, Даньку, Миню. А утром после артподготовки снова полезли. И снова такая же долбежка пошла. Мы как вараны там ползали и только к вечеру всунулись, наконец, на сопку. Добили тех, кто там еще сидел, а другие все-таки ушли и раненых утащили. Мы прошли немного по их кровавым дорожкам отхода.
-Надо было догнать и… - один из слушателей сочно хлопнул кулаком по ладони.
-Больно умный! В темноте… Они и заминировать дорожки могли. Там сломя голову нельзя. А то…
Санька увидел, как над головой говорившего поднялось густое облачко табачного дыма.
-Вот вас в морг водили уже? Ага. Только в жизни все равно все не так. Там ведь ты сам его, только что… - он опять выругался.
-Ты что тут затаился?
Саня подскочил от испуга. Он не заметил, как по лестнице спустился брат, и остановился за его спиной. Павел зажал губами незажженную сигарету и доставал из кармана зажигалку.
-Шел бы ты заниматься.
-Я гуляю, - Саня опустил голову и глядел исподлобья.
-В подъезде? Около курилки? Свежим воздухом дышишь? – Павел закурил, прищурился от дыма. – Бери ключ и марш заниматься!
Солдаты за дверью притихли, услышав голоса братьев. Догадались, что Санька подслушивал? С покрасневшими ушами, Санька взлетел по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. На площадке второго этажа вдруг испуганно отшатнулся – показалось, что кто-то бежит навстречу. Но это висело зеркало, а под ним надпись красными буквами: «Воин, заправься».
Санька подошел ближе, пригладил волосы, скорчил несколько рож, умильных, а  потом злых и агрессивных и довольный собой поскакал дальше. Заметил у двери на третьем этаже железное сооружение, отдаленно напоминавшее скамейку, но только с шипами. Сбоку стояли баночки и лежали тряпки. Саня почесал в затылке, но тут выскочил из двери солдат, водрузил  ногу на шипы, а тряпкой стал начищать сапоги до блеска.
«Хитро придумано», - Саня пожал плечами. – «Посмотришь на них, только им и надо – ботинки чистить, начищать пряжку ремня до блеска, брить головы и вытягиваться в струнку перед такими, как Пашка. А он, не слишком похож на супермена. Супермен должен быть суровым, жестким, справедливым, сильным, но чуточку добрым. Он должен быть аккуратным, собранным, но чуточку вольным, слегка безалаберным, как будто на самом деле не придает значения своей внешности. Нет, Пашка не такой! Тогда зачем на него ровняться, и напрягать спинку, вытянувшись в стойку «Смирно!» Скучно…»
Саня не торопился в кабинет. Его больше волновала география коридоров отряда и тайны не материков, а комнат. Особенно оружейка, забранная решеткой. Она притягивала Саньку. Он подошел, обхватил холодные чуть шероховатые прутья, отделявшие его от желанного оружия.
Дневальный косился на Саньку, но со своего возвышения не слезал, все так же стоял неподвижно.
Из оружейки пахло смазкой, немного порохом, силой и смертью. От этих запахов у Сани бежали мурашки по коже.
Автоматы стояли в ряду, вверх стволами, на дальних полках лежало что-то огромное, с таким длинным стволом, что поставь его вертикально, он бы оказался размером с Саньку.
«Интересно, подниму я эту бандуру?» - Санька просунул голову между прутьев, чтобы лучше разглядеть, и голова вдруг с легкостью пролезла.
«Голова пролезет, все остальное тоже», - вспомнил Саня неписаное правило. Украдкой глянул на дневального. Он, кажется, дремал стоя и забыл о Саньке. Плохо, что из коридора через решетку было видно, что делается в оружейке, но уже несколько минут по коридору никто не проходил. И Санька решился.
Тот, кто делал решетку, явно не рассчитывал, что в отряде объявится человек, который с легкостью протиснется между прутьев. Санька трогал холодные оружейные стволы. Вытащил один автомат из углубления.
«Тяжелый», - запыхтел Саня.
Но эта тяжесть давала такую уверенность в себе, что Саня  разулыбался от удовольствия и ощущения своего могущества. Нервно оглядываясь, он поставил на место автомат и ринулся к дальней полке.
-О, - выдохнул он и погладил огромную винтовку. Саня вспомнил, что брат рассказывал о ней и что это антиснайперская винтовка такая здоровенная и длинная – стрелять из нее можно было только, установив на сошки. Саня попытался ее сдвинуть, но не смог. За ней лежала винтовка поменьше, снайперская, только без оптического прицела. Разные прицелы хранились на отдельной полке. Санька знал, во всяком случае, два прицела – ночной и дневной. Он с благоговением взял один из них в руки и приложил к глазу. Его охватило волнение от мысли о том, сколько снайперов смотрели в этот прицел и скольких из этой винтовки… Саня судорожно вздохнул и положил тяжелый прицел обратно. Он потянулся к винтовке, когда за спиной раздалось:
-Эт-то что такое?! Откуда? Кто позволил? Ты кто? Дневальный!
Кричал и разорялся какой-то тонкошеий офицер. Санька бы удрал, но крикун не отходил от решетки, пока дневальный не принес ключи. Решетку отодвинули и вытащили Саню, как мышонка из мышеловки. Офицер вцепился в его локоть и потряс:
-Ты кто такой? Как ты сюда попал? Я тебя спрашиваю!
Испуганный Саня молчал. Он увидел в конце коридора Павла. Тот стремительно приближался. Издалека крикнул успокаивающе:
-Коля, все нормально! Это мой брат, - и напустился на дневального. – Сорокин, какого лешего? Ты же знаешь, что это мой брат.
Николай ослабил хватку. Саня вырвал руку и отскочил на безопасное расстояние.
-Хорошо, - сердито согласился Николай. – Пусть брат. Но зачем его было в оружейку пускать, да еще там запирать?
-Я сам, я через прутья пролез, - признался Саня, видя, что на Павла нападают и у брата могут быть неприятности.
-Так что, ты за ним не следишь? – снова возмутился Николай. – Вообще, детям тут не место. А если бы командир или проверяющий?
Павел решительно направился к Сане, а тот забежал за койку. Тогда Павел остановился и начал расстегивать ремень, буднично, без суеты, словно собирался переодеться.
-Александр, ну-ка иди сюда!
-Не пойду, - уже сквозь слезы сказал Саня, продолжая пятиться.
-Ты понимаешь, что ты натворил? – брат грозно надвигался. – А если бы там что-нибудь выстрелило? А если бы тебя ранило?
-Там оружие незаряженное, ты сам говорил, - Саня всхлипывал и вытирал слезы, стыдясь взглядов столпившихся солдат.
Подошел еще один офицер. Он вдруг рассмеялся, так весело и заразительно, что заулыбались все, кроме Павла и Сани.
-Брось, Паш! Нам хороший урок. Решетку надо переделать, а парню в награду за учение дать вдоволь рассмотреть и потрогать оружие. Будущий боец. Ты ведь говорил, что он мечтает в армии служить.
-С его-то дисциплинкой, - скептически покачал головой Павел, водружая ремень на место. – Пусть географию сперва выучит. Оружие его теперь – учебник и тетрадка. А к настоящему его лучше не подпускать. Иначе, как в поговорке выйдет: «Пусти козла в огород». Пошли в кабинет, - Павел шагнул к брату.
-Ага, - Саня отступил, вытирая слезы. Он понял, что Павел при посторонних не хочет выяснять отношения, а, уединившись с проштрафившимся братом в кабинете, навешает всего, чего можно навешать, и подзатыльников, и оплеух, и шлепков. Да и ремень сызнова снять дело нехитрое. - Нашел дурака!
-Ты мне еще погруби, - сквозь зубы процедил Павел. – Ключ от кабинета отдай и вали на все четыре стороны.
Саня положил ключ на пол и по гладкому линолеуму метнул его к ногам брата.
Павел подобрал ключ и ушел, даже не глянув на Саню. Тот повздыхал, побродил по коридору туда и обратно минут пятнадцать и зашел в кабинет. Павел не отрывал взгляда от бумаг. Возился все с тем же графиком.
-Паш, ну ты чего? – Саня остановился у входа. – Я, конечно, балда. Но случайно ведь вышло. Голова пролезла, я и сам не заметил, как внутри оказался. И ничего плохого не делал, только посмотрел. Я больше не буду. Что молчишь? У тебя неприятности будут? Ну, прости, в конце концов… Паш. Хочешь, поколоти меня, душу отведи. А? Паш, а почему ваших бойцов в морг водят, что они там делают?
Павел впервые за все время, что Санька лопотал невнятные извинения, поднял голову и посмотрел не зло, а с любопытством.
-Откуда ты взял про морг?
-Слышал, -  Саня наклонил голову к плечу.
-Незачем тебе знать! – Павел стал что-то записывать, но его плечи были напряжены. Он хорошо знал младшего брата.
-Вы там на мертвых смотрите, - заключил Саня, - чтобы убивать не страшно было.
Павел отбросил ручку. Но лицо у него было спокойное, не сердитое.
-Убивать страшно всегда. Хорошо бы ты этого никогда не испытал. И не узнал, что бывает потом, - Павел вздохнул. – А вообще, ни к чему тебе. Мал еще.
-Как странно, - едва сдерживая раздражение, проговорил Саня. – Через шесть лет я узнаю все так же, как они, - он показал большим пальцем в сторону двери за спиной. – Что за шесть лет изменится?
Павел усмехнулся. Встал из-за стола, подошел к окну, потянулся, глядя на улицу, наконец, обернулся и закурил.
-Психика твоя изменится. Тебе сейчас что-нибудь эдакое расскажи, ты по ночам спать перестанешь, мать перепугаешь.
-А ты хорошо спишь? Спокойно? – ядовито поинтересовался Саня.
Павел нервно потер бок. Санька насторожился. Он знал, что у Павла там шрам от пулевого ранения.
-Сашка, ну что ты взъелся? – Павел поморщился. – Ни к чему этот разговор. Учи лучше географию. Тебе это как раз по возрасту.
-Паша, - Саня почувствовал, что вдруг слезы подступили к глазам. – Ну почему ты так со мной? Я же серьезно!
-Что ты хочешь услышать? – вздохнул Павел. Его глаза цвета осенней полыни, как будто пожухли, стали совсем уж ржаво-коричнево-серыми.
-Ты мне так и не ответил. Почему к солдатам не должны приезжать родители, почему вообще надо жить в таких диких… - Саня запнулся. – У вас тут один туалет чего стоит.
-Это армия, а не курорт, - казенно-деревянным голосом ответил Павел. – Тебе что золотой горшок нужен? Избаловала тебя мать.
-При чем тут мама? – поморщился Саня. – Я говорю о нормальных условиях. Здесь же люди.
-Ты разве не знал? В армии и на войне не люди.
-А кто же?
-Единицы живой силы и больше ничего, - Павел затушил сигарету и улыбнулся. – А ты думал, солдаты, офицеры преисполнены собственного достоинства. Да весь этот антураж – форма, ордена, медали, погоны, звездочки, чтобы не так обидно было умирать.
-Тьфу ты! – вспылил Саня. – Вечно ты что-нибудь такое. Зачем тогда в армию пошел, да еще столько лет служишь?
-Дурак был, не знал. А теперь привычка.
-Ты нарочно так говоришь, чтобы я отказался служить, - догадался Саня.
-Вот балда! Говоришь тебе правду, ты опять недоволен. Хотя если ты вдруг забудешь о военной службе и подумаешь о какой-нибудь другой профессии, было бы неплохо.
-Покажи мне свои награды. Ты обещал, - Санька пропустил мимо ушей насчет другой профессии, хотя чувствовал себя уже не так уверенно.
Павел с неохотой полез в сейф, стоявший под столом. В картонной коробке лежали медали и ордена россыпью, удостоверения к ним и ворох каких-то справок, рецептов и документов.
Саня с коробкой уселся на диван и стал разбирать награды. Две медали «За отвагу», по серой поверхности медали ехал танк; орден Мужества – золотистый крест; медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» I степени, а рядом II степени – над кругляшком медали скрещенные мечи. Медаль Суворова с сухим и жестким профилем самого полководца на серебристом фоне. Знаки «За отличие в службе» тоже двух степеней.
Саня глянул на Павла, но тот опять что-то писал и вовсе не смотрел на младшего брата в ожидании реакции – восхищения и удивления.
-И что у вас тут у всех по столько?
Саня держал награды в двух горстях.
-По-разному, - коротко ответил Павел.
Покопавшись еще в коробке, Санька обо что-то порезал палец. Зашипел, сунул палец в рот, а другой рукой достал из коробки кусочек метала, скрученный в причудливую спираль, маленький и острый, как бритва.
На дне коробки лежала кособоко сплющенная пуля. Ими Павла ранило – пулей в бок, осколком в ногу. Саня взял осколок и вдруг прижал его к ноге в том самом месте, где видел у Павла корявый розовый шрам. Зажмурился от боли, прорвал штанину, по ноге потекло теплое, щекотное. Осколок вонзился до половины, а Саня все давил на него так, что пальцы побелели. Ведь Пашке осколок прошил почти всю ногу насквозь, скользнул в нескольких миллиметрах от кости.
-Ты спятил?!
Санька получил по руке, в которой сжимал осколок. Осколок улетел к двери.
-Балда сумасшедшая! - продолжал ругаться Павел, пытаясь сквозь дырку в Санькиных штанах разглядеть порез. У него не получалось. – Снимай штаны, живо!
-Зачем? – Санька испуганно отшатнулся от брата.
-Бить буду! Ты пореви еще, дурья башка. Я рану хочу осмотреть, - Павел сам сдернул с Сани брюки и оторопело замер, уставившись на ногу, залитую кровью до пятки. Голубой носок почернел от впитавшейся крови. Рассеченная кожа выше колена разошлась, и из нее струилась кровь.
-Идиот! – ровным голосом заключил Павел. – Ну-ка.
Он подхватил Саню под колени и под спину и побежал к двери.
-Пашка, дурак, я же голый, - завопил Саня.
-Ты не голый, а в трусах. За дурака получишь отдельно.
Коридоры были полупустые. Солдаты с топотом маршировали по плацу. Оттуда даже сквозь толстые старинные стены казарм долетало: «Не плачь девчонка, пройдут дожди. Солдат вернется, ты только жди…»
Павел толкнул ногой дверь с табличкой «Санчасть».
В надетом поверх формы белом халате за столом сидела девушка. С белыми, наверное, крашеными кудряшками, торчащими из-под медицинской шапочки.
-Кать, посмотри. Наверное, зашивать надо.
-Чем это он? – ее кукольно-накрашенное лицо оставалось невозмутимым. Саня ожидал, что она хотя бы ойкнет при виде такого количества крови. – Это и есть твой Санька?
-Он самый, собственной бестолковой персоной, - Павел опустил его на клеенчатую кушетку.
Катя большим ватным тампоном быстрыми движениями стирала со всей ноги кровь. У Сани щипало в носу от спиртового запаха.
-Забавно, - заметила Катя. – У него рана там же, где у тебя.
Саня открыл было рот, чтобы спросить, но сейчас же закрыл, поглядев на хмурого Павла. «Она его лечила, - подумал Саня. – Вот и знает, где у него на ноге шрам».
-Ой! - взвыл Саня. – Больно!
-Надо бы скобку поставить, но визгу будет, - Катино насмешливое лицо было совсем рядом, и от него пахло вишневыми карамельками, а водянисто-голубые глаза, опушенные длинными ресницами, глядели прямо в Санькины глаза.
-Ничего я не боюсь, - Санька отвернулся, а сам весь трясся от страха.
-Клизму ему надо поставить, а не скобку, чтобы мозги прочистить - Павел сел на кушетку у другой стены, потянул было из кармана пачку сигарет, но, бросив взгляд на Катину спину, тут же спрятал обратно. – Ты, Кать, его не слушай, делай все как надо.
-Какой ты, Паша, железобетонный, - Катя обвела вокруг раны тампоном, смоченным в зеленке, и, стянув края раны, залепила пластырем. – Сверху бинтиком замотаем, - прокомментировала она свои действия. – И полный порядок. Может, чайком вас угостить?
-Нет уж, - Павел с кряхтением взял Саню на руки, ведь когда они бежали в санчасть, Саня был босиком. – Мы лучше пораньше спать ляжем. Рабочий день закончился, а мы устали. Утром с поезда, - он глянул на часы из-под Санькиного колена. – Восьмой час. Поужинаем и баиньки.
-Ты в отряде останешься? – удивилась Катя. – Ах, ну да, в общаге у тебя сосед. Ну, тогда завтра заходите ко мне в гости на чай.
          
****
Потертое кресло оказалось кроватью. Павел раздвинул его с лязгом и скрипом, застелил мятой простыней, бросил в изголовье кожаную потертую думочку, а сверху – колючий красно-черный плед. Сам улегся на диван безо всякой постели.
Незашторенное окно белело в сумерках высоким прямоугольником. Медведь, стоявший на задних лапах на подоконнике, стал совсем черным на фоне молочных сумерек.
Саня повозился на твердой кровати. Рану под пластырем и бинтом дергало.
-Почему тут нет штор? – Саня сел, опустил босые ноги на пол и поежился.
-Зачем? Это же рабочий кабинет, - Павел пожал плечами так, что заскрипел диван.
-Для красоты хотя бы, - проворчал Саня. – А комаров таких крупных вы здесь нарочно разводите? – он хлопнул себя по плечу.
-Река рядом.
-Паш, так ты мне и не ответил. Что плохого, если бы у вас было уютно?
-Да пойми ты! На войне-то кто им условия создавать будет? Уют здесь ни к чему. Мамки, пирожки – это только расслабляет.
-Ну, не знаю. Наоборот солдатам веселее будет с домашними повидаться и поесть, как следует, а не как в вашей столовке…
-Если они теперь не привыкнут к трудностям, - зевнул Павел, - то на войне раскиснут.
-Не факт.
-Спорщик! Я-то видел тех, кто рассыпался, лишь начинали пули свистеть.
-И все они были маменькины сынки?
-По-разному, - уклончиво ответил Павел.
-Вот именно! – торжествующе воскликнул Саня.
-Ты все хочешь четко разделить на черное и белое. Не получится, а шишек себе набьешь и разочаруешься во многом.
Саня улегся, натянул колючий плед до подбородка.
-Больно вот так, осколком…
-А ты как думал! – немного обиженно сказал Павел. – Я просил мать тебя в госпиталь не приводить.
-Может зря?
-Что? – Павел приподнялся на локте.
-Зря меня оберегал. Ты плохо выглядел? Чтобы я там такого страшного увидел? Ну, раненый, ну бинты, кровь…
-Дело не во мне… - Павел дотянулся до стола, взял пепельницу, положил ее к себе на грудь. Сигаретный огонек подрагивал в темноте. – В палате лежали и другие ребята. Один… он уже поправлялся, но был обожжен. В БТРе горел, и руку потерял. И парень без двух ног. Короче… Ну, не хотел я. Ты же мне не чужой, жалко тебя.
-Почему? – не понял Саня.
-Мне хотелось, чтобы ты подольше оставался ребенком. Я-то после смерти отца рано повзрослел. Вас с матерью кормить надо было, - Павел вздохнул. – Ты не подумай, я не в упрек. Просто так жизнь сложилась и никто в этом не виноват. Я и не женился-то до сих пор, потому что своя семья это… Расход, в общем, большой. Ну и Бог с ним.
Павел закурил новую сигарету. В фонарном свете из окна сигаретный дым клубился загадочно и холодно, как морозный пар. Саня снова поежился.
-Паш, а как же можно сгореть в БТРе? Почему он не выскочил?
-Он не заметил, что горит. Стрелял из пулемета, а когда понял, все равно продолжал стрелять, потому что в шоке был и своих выручал. Вытащили его, бэтр затушили. Еле от пулемета оторвали. Одна рука так обгорела, что ампутировали… - Павел осекся. – Тьфу ты, Санька. Спи давай. Что ты все расспрашиваешь? Ни к чему тебе это! Спи.
Саня посопел и быстро уснул. Но и проснулся он, как ему показалось, сразу. Августовская ночь залепила даже фонари на улице. Света было чуть-чуть, мутного, противного. Тишина стояла ночная, мертвенная. Саня вытаращил глаза в эту темноту и задрожал.
-Паш, - шепотом позвал он. – Паш! – сказал он громче. – Пашка! – закричал Саня отчаянно.
-Да что ты? – хриплым сонным голосом разбил тишину Павел. Голосом спокойным, будничным.
Но Санька все равно не успокоился.
-Паша, Паша, - бормотал он как в бреду. – Пашка, я боюсь, я домой хочу.
-Что за новости? – Павел встал, подошел к дрожащему брату. – То ты рвался ко мне на службу. То кричишь, что домой хочешь. Нет, все-таки избаловала тебя мать. Что ты дрожишь?
-Паша, Пашка, - Саня вцепился в руку брата. – Я боюсь. Ты не уходи. Не бросай меня.
-Да не ухожу я никуда, - Павел присел на край кровати. – А я тебе пострелять завтра дам. Ты же хотел.
-Я ничего не хочу. Я домой хочу, - Саня спрятал лицо у Павла на груди. Обхватил его мертвой хваткой. – Ты никогда меня не бросай. Слышишь? Пашка, ты под пули не лезь, никуда не лезь, тебя же убьют.
-Не выдумывай. Что со мной случится? Я здоровый как бык.
-Не говори так, не смей! - Саня стукнул брата кулаком по спине. – Я домой хочу, к маме. Она одна там, в пустом доме.
-Я же не смогу тебя отвезти. Меня никто не отпустит, - озадаченный Павел гладил Саньку по затылку.
-Сам доеду. Я не хочу тут больше…
-Ох, Сашка, у тебя семь пятниц на неделе. Давай поспим. Мне завтра на совещание, - Павел зевнул. – Ну что ты вцепился? Выдумываешь что-нибудь, и сам же пугаешься своих выдумок. Пусти.
-Нет. Не уходи.
-Да здесь же я, рядом, на диванчике.
После долгих споров, уговоров, препираний и угроз, братья заснули в обнимку на узком диване.
****

Утром, уже проводив Саню на вокзал, Павел вернулся в отряд. В кабинете поднял с пола забытые братом шлепки. Задумчиво постучал одной о другую. Шлепка умещалась на ладони Павла.
Под графиком на столе, неубранные в сейф, лежали награды. Павел собрал их в горсть, зажал в кулаке, острые края слабо кольнули кожу. Павел взвесил награды на ладони и потер бок.
-М-да, - он ссыпал их обратно в коробку и задвинул ее в сейф. – М-да, - повторил Павел и сел за график.
Через два часа совещание в Главке. Надо и график, и отчет за командировку представить. Сколько оружия изъяли, сколько схронов обнаружили, сколько бандитов задержали и скольких уничтожили, и свои потери – раненые и убитые будут в этом отчете.
Ужасы и боль войны, сосредоточенные в острых краях осколка, оказывается, тоже превращаются в сухие цифры статистики и кривые графиков. В отчетах, на бумаге, люди, как и на войне, вдруг перестают быть людьми, а становятся единицами живой силы.